Новикова И.Н - Российско-шведские отношения периода Первой мировой войны в отечественной историографии

Первопубликация: Вопросы истории. 2011. № 9. - С. 165 -172.

 

Современный период развития исторической науки характеризуется тенденцией к ее  интернационализации  посредством интенсификации международных контактов, усиления мобильности ученых, увеличения количества совместных исследовательских проектов, появления историков с транснациональными научными карьерами и использования глобальной сети Интернет. Примерно одни и те же исследовательские подходы влияют сейчас на развитие исторической науки, как в России, так и за рубежом. 

Тем не менее, историческая наука в разных странах продолжает оставаться научной дисциплиной, которая в подавляющей степени имеет дело с вопросами национальной истории.[1] Историческое прошлое народа является тем стержнем, вокруг которого формируется и развивается национальная идентичность. Поэтому историографическая традиция имеет  определенную специфику применительно к конкретному государству.   На развитие историографии влияют такие факторы, как отношение к профессии историка в обществе, национальная интеллектуальная традиция[2]; специфичные условия функционирования исторической науки[3].

Национальный подход и вопросы национальной истории по-прежнему доминируют в исторической науке. Как выразился известный немецкий историк, президент Международного комитета исторических наук (ICHS) Юрген Кокка, «историческая наука - это дом, в котором много комнат. В разных странах мира этот дом имеет разные формы и различное содержание».[4]

Вышеуказанные соображения побуждают нас рассматривать проблемы отечественной историографии российско-шведских отношений, во-первых,  в контексте развития национальной историографической традиции, во-вторых, принимая во внимание фактор времени, в-третьих,  группируя работы историков по тематическому признаку. 

Первые работы по истории российско-шведских отношений изучаемого периода вышли непосредственно после окончания войны и принадлежали видным деятелям РСДРП(б), проживавшим в  годы войны в Швеции. Они носили преимущественно пропагандистский характер. Такой, например, была брошюра полномочного представителя Советской России в Скандинавии В. Воровского,  в которой сообщались лишь общие сведения о том, чем занималась в Стокгольме советская дипломатическая миссия в первые месяцы после Октябрьской революции. Автор уделял много внимания разоблачению деятельности российских белогвардейцев в Швеции, но при этом, по вполне понятным причинам, хранил полное молчание относительно германо-советских неофициальных консультаций в Стокгольме во время Брест-Литовских мирных переговоров.[5]  Картину становления советско-шведских отношений дополняет основанный на личных воспоминаниях биографический очерк о В. Воровском Якова Ганецкого, друга и соратника первого полпреда.[6]

В 1920-е годы советская историческая наука не была еще полностью унифицирована. Наблюдалась борьба мнений между представителями старых, дореволюционных направлений и сторонниками школы М.Н. Покровского,  отрицавшего всякую полезность дореволюционной исторической науки и  ратовавшего за новое «коммунистическое обществознание». Традиция, заложенная Покровским, нашла свое выражение в брошюрах, посвященных Швеции. В этих произведениях, основанных на минимальном количестве первоисточников и напоминавших по содержанию политические памфлеты,   подчеркивалась несамостоятельность внешней политики Швеции, которая неизменно «плелась в хвосте империализма» западных стран. При этом внешнеполитический образ Швеции был все же более привлекательным, чем хищнический оскал великих держав - «акул империализма». Рассуждая о внутриполитической борьбе в Стокгольме в годы мировой войны, авторы изучали преимущественно деятельность левого крыла шведской социал-демократии, считая партию в целом мелкобуржуазной и давно изменившей задачам классовой борьбы.[7]

К концу 1920-х гг.  период «мирного сожительства» дореволюционной профессуры и сторонников нового «коммунистического обществознания» закончился. Многие известные скандинависты,  не принявшие советский строй,  оказались в эмиграции.[8] После разгрома школы Покровского и чисток среди профессиональных историков,  во второй половине 1930-х гг. завершился процесс складывания советской историографии, которая, с точки зрения известного российского исследователя  Р.Г. Пихоя имела следующие признаки: признание в качестве методологической основы марксистско-ленинского учения, понимание исторического развития как прогрессивного процесса развития производительных сил и обусловленных ими производственных отношений, механизм достижения социального прогресса – это классовая борьба, торжество не декларируемого публично позитивистского подхода в практике конкретно-исторических исследований,  историческая наука становилась одним из существенных факторов формирования советского патриотизма.[9]

В 1930-1940-е гг. в советской историографии преобладали работы о Швеции в основном страноведческого, публицистического  и пропагандистского характера. Например, в 1940 г. вышел в свет труд Д. Страшунского.[10] Автор обвинял Стокгольм в великодержавных амбициях в период мировой войны, которые, по его мнению, особенно оживились с падением царизма в России. Страшунский полагал, что шведская буржуазия мечтала воспользоваться анархией в России и неурядицами в Германии, чтобы снова стать хозяйкой Балтийского моря. После Октябрьской  революции, с  его точки зрения,  отношение к Советской России определялось «классовой ненавистью шведской буржуазии и помещиков к молодой стране социализма». Несколько страниц произведения автор также посвятил доказательству, на примере Швеции, популярного в советской историографии тезиса о «загнивании капитализма»[11]. Тем не менее, говоря о российско-шведских отношениях периода мировой войны, Страшунский справедливо подчеркивал, что шведские правящие круги культивировали  слухи о «русской угрозе», запугивая население русским варварством. При этом «варварство русского царизма», по мнению автора,  «облегчало данную задачу». Используя шведскую статистику и работы известного экономиста Э. Хекшера, автору удалось наглядно показать:  послевоенный экономический подъем Швеции в значительной степени был обусловлен  тем, что в годы войны Стокгольм «заработал» серьезные капиталы на своем нейтральном статусе.

Следует отметить, что  принцип историзма обязывает нас судить о научных заслугах историков не по тому, что они не сделали по сравнению с современным состоянием науки, а по тому, что они дали нового в сопоставлении со своими предшественниками. Необходимо также учитывать тот факт, что  советская историческая наука функционировала в экстраординарных социально-политических условиях, при этом источниковедение стало, пожалуй, важнейшим фактором ее развития. В данной связи, в 1920-1940-е гг. положительным моментом являлись публикации документов по истории международных отношений и внешней политики. [12]  Не потеряла научного значения серия «Международные отношения в эпоху империализма», содержащая документы из архивов царского и Временного правительств. Большевики стремились развенчать империалистическую политику своих предшественников, вследствие чего осуществили беспрецедентную публикацию секретных дипломатических документов, на основе которых можно реконструировать основные грани российско-шведских дипломатических отношений военного периода. Однако серьезным   недостатком публикации стало стремление к разоблачению российского империализма, что обусловило однобокий подбор документальных материалов, в том числе и касающихся контактов со Швецией.

Стремление к разоблачению внешней политики царизма также присуще  сборникам документов о поисках сепаратного мира между Россией и Германией,  составленных в 1920–е  г. В.П. Семенниковым.[13]  Семенников был наиболее активным сторонником тезиса о «заговоре царизма», согласно которому царизм стремился к сепаратному миру и к союзу с Германией. Поэтому предпринятый им подбор источников из личной переписки Романовых, протоколов допросов царских чиновников осуществлялся в рамках указанной концепции. Несмотря на определенную тенденциозность, следует выделить и положительные моменты упомянутых публикаций – это тщательный подбор всех известных к тому времени фактов о попытках Германии заключить с Россией сепаратный мир и роли датской и шведской королевской дипломатии в указанном процессе. В частности, автор опубликовал письма шведского короля Густава V к Николаю II, сообщения А.Д. Протопопова о встрече в Стокгольме в 1916 г. с германским представителем Ф. Варбургом, в ходе которой предпринималась попытка мирного зондажа условий возможного  мира. И хотя свидетельства Протопопова требуют серьезного критического анализа, на  документы, собранные В.П. Семенниковым, до сих пор ссылаются все исследователи, отечественные и зарубежные, кто  занимается проблемой поисков  сепаратного мира между Германией и Россией в годы мировой войны.

Традиционно в отечественной историографии большое внимание уделялось вопросам экономической истории. Так,  в 1955 г. вышла в свет работа И.Н. Каверина, посвященная английской морской блокаде в годы Первой мировой войны.[14] Это произведение было написано в обстановке разгоревшейся «холодной войны», под влиянием которой автор объявил главными поджигателями Первой мировой войны США, хотя Америка вступила в войну только в 1917 г. Несмотря на идеологическую ангажированность,  впервые в советской историографии И.Н. Каверину удалось показать влияние союзнической блокады на нейтральные страны, в том числе на Швецию, продемонстрировать роль Швеции в подрыве усилий Антанты в экономическом удушении Германии. Вместе с тем, неубедительным представляется вывод Каверина о решающей роли России в союзнической блокаде Германии[15], современные исследования говорят об обратном – решающей роли Англии в данном процессе.[16]

Во второй половине 1950-х - начале 1960-х гг. происходит возрождение отечественной скандинавистики. Хрущевская «оттепель» благотворно отразилась на развитии данного направления исторической науки. В это время возобновились международные контакты советских исследователей. С 1956 г. по инициативе одного из ведущих историков-скандинавистов В.В. Похлебкина на базе  Тартуского университета начали издаваться специализированные «Скандинавские сборники»[17], целью которых являлось объединение усилий специалистов самого различного профиля: лингвистов, историков, экономистов, искусствоведов для комплексного изучения Скандинавских стран.

Новаторским был подход к подготовке «Скандинавских сборников», на страницах которых обязательно имелся историографический раздел, где советские читатели знакомились с новинками скандинавской историографии, а скандинавские исследователи – с советской историографией.   Редакторы направляли работу ученых на исследование «белых пятен» и наиболее неясных вопросов истории Скандинавских стран. Тем не менее,  преимущественное внимание уделялось  мирным периодам истории, как периодам наиболее естественным для отношений между народами. Поэтому российско-шведские  отношения периода Первой мировой войны оказались незаслуженно обойденными вниманием составителей сборника. В 1963 г. скандинавистика получила новый импульс для своего развития, когда в Тарту прошла первая всесоюзная конференция специалистов в указанной отрасли. 

В  этот же период В.В. Похлебкин перевел на русский язык труд шведского исследователя Кнута Бекстрёма по истории рабочего движения в Швеции, где содержался интересный материал о деятельности шведской социал-демократии в период  мировой войны. [18] Похлебкин подготовил также содержательные  предисловие и комментарии к указанному изданию, где в частности, со ссылкой на «имеющиеся документы» (не представленные в тексте), упомянул о тесных связях между руководством шведской социал-демократической партии в лице Я. Брантинга и российской дипломатической миссией в Стокгольме, заявив о выполнении Брантингом целого ряда поручений Антанты  и даже намекнув на получение им денежных сумм за подобного рода деятельность от царского и Временного правительств.[19]  Упомянутый сюжет пока не подтвержден документально и, безусловно,  нуждается в дальнейшем изучении.

В конце 1950-х - 1960-е в советской исторической науке активно дискутировались проблемы, связанные с различными аспектами понятия «нейтралитет", историки задумывались над вопросами о разновидностях политики "нейтралитета", в том числе и о специфичности шведского нейтралитета.[20]  В этой связи, представляет большой интерес статья известного скандинависта А.С. Кана, в которой рассматриваются два взаимосвязанных вопроса - отношение В.И. Ленина к нейтралитету Скандинавских стран и проблема сотрудничества с нейтральной Швецией после Октябрьской революции. Автор аргументировано показал, что правительство большевиков  всерьез заботилось о налаживании и расширении отношений с  нейтральной Швецией, его позиция по отношению к Стокгольму была более дружественной, чем к великим державам.[21]

Накопленные в 1960-е годы знания о Швеции получили обобщение в фундаментальном труде, изданном под редакцией А. С. Кана. В данном произведении   раскрываются основные направления внешней и внутренней  политики Стокгольма в годы  Первой мировой войны.[22] 

В 1960-1970-е гг. советские историки уделяли немало внимания экономическим отношениям между СССР и Швецией. Однако акцент при этом был сделан на периоде 1920-1924 гг. Одной из первых работ по истории двусторонних связей 1917-1918 гг. стала книга журналиста М.Е. Сонкина[23]. Автор подробно рассмотрел дискуссии в советском руководстве по вопросам формирования внешнеэкономической политики государства, проанализировал первые шаги российского торгпредства в Стокгольме, охарактеризовал торгово-экономические соглашения со Швецией. До  появления научных трудов В.А. Шишкина, указанное исследование являлось единственным, в котором были столь объемно представлены сведения об экономических связях России и Швеции в 1918 году.

Проблемы союзнической транзитной торговли через Скандинавию были затронуты в научных статьях П. Э. Бациса, Т. М. Китаниной и И. М. Бобович.[24]  К сожалению, дальше публикаций тезисов и научных статей, напрямую посвященных российско-шведским экономическим отношениям периода мировой войны,  отечественная наука пока не продвинулась. Отсутствуют комплексные работы, посвященные влиянию Первой мировой войны на внешнеэкономические связи Швеции и России. При этом достаточно разработанным в отечественной историографии является  период становления внешнеэкономических связей Советской России со странами Запада,  в том числе со Швецией. Большая заслуга в исследовании указанного исторического периода принадлежит уже упоминавшемуся нами российскому историку В. А. Шишкину.[25]

За исключением, пожалуй, экономических вопросов, многие аспекты двусторонних российско-шведских связей в годы Первой мировой войны  практически не изучались в советский период. Это было связано, во-первых, с тем, что отношения со Швецией в изучаемый период  не были настолько динамичными и драматичными, в отличие от отношений с крупными воюющими державами; во-вторых, Великая война 1914-1918 гг. постепенно теряла свое значение в качестве самостоятельного объекта исследования и превращалась в "служанку революции"[26]. На протяжении всего советского периода война 1914-1918 гг. находилась в «тени» Октябрьской революции как некий, не совсем самостоятельный исторический феномен, намертво привязанный к событиям Октября 1917 года. Этот глобальный военный конфликт рассматривался учеными преимущественно в качестве "ускорителя" революционного процесса, значительного сократившего время для приближения социалистической революции. Отсюда не удивительно, что на периферии исторических исследований оказались также и международные отношения в указанный период.

Изменение политической ситуации в стране в конце 1980-х -  начале

1990-х гг. положило начало предпринятому в отечественной историографии «походу против белых пятен истории» и борьбе со стереотипами прошлого. Перестройка сопровождалась ростом небывалого интереса российских историков к проблемам Первой мировой войны. Критическое переосмысление работ предшественников, отказ от схематических представлений, стремление в изучению нового фактического материала и запретных ранее тем проявились в научных статьях и в работе целого ряда «круглых столов» и конференций. [27]

В Москве была создана российская Ассоциация историков Первой мировой войны, которая в 1994 г. опубликовала сборник «Первая мировая война: дискуссионные проблемы истории», охвативший спорные проблемы международных отношений, дипломатии и общественных движений.[28] В 1998 г. Ассоциация провела представительную международную конференцию, результатом которой стало издание содержательного сборника, посвященного слабо изученным проблемам мировой войны, в том числе и вопросам внешней политики  воюющих держав и нейтральных стран[29]. Социально-культурный  подход  к проблемам мировой войны, выразившийся в изучении таких новых тем, как особенности военного менталитета и влияние войны на психологию людей пробивает дорогу в Санкт-Петербурге, о чем свидетельствуют материалы нескольких крупных научных конференций.[30]  

Важные изменения произошли и  в российской скандинавистике.   Прежде всего, как остроумно заметил А. С. Кан, «прекратилась «холодная война» перьев. У российских скандинавистов отпала задача идейной борьбы, опровержения и разоблачения и возникла потребность заполнить «белые пятна»…, сказать, наконец, правду по больным вопросам».[31] Заметно интенсифицировались международные контакты российских исследователей со скандинавскими коллегами. Символами возрождения скандинавистики стало регулярное проведение с конца 1990-х г. в Санкт-Петербурге двух международных конференций: «Скандинавские чтения» и «Санкт-Петербург и страны Северной Европы».

Свободным стал выбор тем для исследований. Например, успешно развивается такое направление научных интересов, как изучение стереотипов,  представленческих образов русских и шведов  в начале XX века. В данной связи следует выделить труды О. В. Чернышевой, в которых представлена богатая палитра восприятия шведами и русскими друг друга на протяжении длительной временной перспективы.[32]  Продолжает издавать  яркие научные труды проживающий ныне в Швеции профессор А. С. Кан, курс лекций которого по истории русско-шведских отношений  пользуется большим успехом среди, как специалистов, так и среди студенчества.[33] А.С. Кан также  много полемизирует со своими шведскими коллегами, которые, акцентируя внимание на разногласиях между шведскими социалистами и российскими большевиками, стремятся отделить судьбы шведского рабочего движения от потерпевшего поражение советского коммунизма. В статье, посвященной реакции шведской социал-демократии на Февральскую революцию в России, он проанализировал различные аспекты помощи, которую оказывали шведские левые социалисты российским большевикам.[34]

В современный период, как нам кажется, весьма востребованным  жанром является  историко-документальное исследование. В данной связи, необходимо выделить книгу московских историков Е. Сергеева и Ар. Улуняна, посвященную информационно-аналитической деятельности российских военных агентов в Европе.[35]  Особенностью этого произведения является сочетание двух текстуальных уровней: впервые опубликованные обширные отрывки из донесений военных атташе сопровождаются  ненавязчивыми  комментариями профессиональных историков.  Таким образом, авторы предоставили возможность самим военным атташе «высказаться» по актуальным вопросам внутренней и внешней политики стран аккредитации, в частности, в работе Сергеева и Улуняна содержатся отрывки из донесений российских военных и военно-морских атташе в Швеции. Можно лишь  сожалеть  о том, что хронологические рамки этого интересного исследования охватывают только предвоенный период.  Но методика, предложенная в данном произведении, может быть с успехом использована и при изучении более поздних исторических периодов, в том числе и периода Первой мировой войны. Донесения российских военных властей в Финляндии и военно-морских агентов в Скандинавии  используются  в качестве важных источников информации для характеристики российско-шведских отношений в годы Первой мировой войны  в статьях Е.Ю. Дубровской.[36]

В начале XXI в. появились  глубокие исследования о деятельности русских дипломатических представительств в эмиграции. Примером такого издания служит монография М.М. Кононовой, подготовленная на основе рассекреченных архивных материалов.[37] К сожалению, Швеции в этой бесспорно содержательной  книге посвящено всего несколько страниц. До настоящего времени в историографии существуют серьезные лакуны в отношении судеб многих российских дипломатов, военных и военно-морских атташе, работавших в годы Первой мировой войны в Стокгольме и оставшихся там после Октябрьской революции. В данной связи, следует выделить статью О.В. Владимирова и В.Я. Могильникова, которые на основе уникальных  архивных документов восстановили недостающие факты биографии В.А. Сташевского, российского военно-морского атташе в  Стокгольме в 1914-1918 гг.[38] 

Успешно разрабатываются сегодня военно-политические аспекты шведского нейтралитета. В частности,  известный историк российского Балтийского флота Д.Ю. Козлов, на основе уникальных архивынх материалов, наглядно показал роль и место Швеции в германском и российском военно-морском стратегическом планировании на Балтике, действия российского Балтийского флота на морских коммуникациях Германии в Балтийском море, направленные на разрушение бесперебойной системы поставок железной руды из Швеции в Германию.[39]

Важным событием в научной жизни России стало появление в 2008 г. подготовленного в Институте всеобщей истории РАН коллективного научного труда «Война и общество в XX веке» (руководитель проекта О.А. Ржешевский).[40] В первой книге этого трехтомного издания, охватывающей период Первой мировой войны, специальная глава посвящена нейтральным странам.[41] Авторы (Ю.В. Кудрина, И.Ю. Медников, Г.А. Шатохина-Мордвинцева) выделили общее и особенное во внешней и внутренней политике европейских нейтралов: Скандинавских стран, Испании и Голландии. Применительно к Швеции, они показали серьезный раскол в шведском обществе на сторонников Антанты и Тройственного союза, возрастающее влияние социал-демократии на внутреннюю политику, рассмотрели влияние войны на экономическую политику Швеции.[42] 

В целом, связи  России со странами Северной Европы становятся сегодня одним из перспективных направлений исторических исследований.  При этом российско-шведским отношениям посвящено, пожалуй, наибольшее количество работ, среди которых, тем не менее, отсутствуют специальные труды о российско-шведских отношениях периода Первой мировой войны.[43] Трудно не согласиться с мнением известного ученого-скандинависта В.В. Рогинского, согласно которому, с точки зрения изучения взаимоотношений России и Швеции, XX век представляет собой большое «белое пятно».[44]

Подводя итог,  можно заключить, что в отечественной историографии российско-шведских отношений (1914-1918 гг.) достаточно разработанными являются следующие аспекты:   влияние внутриполитической ситуации  на внешнюю политику Швеции и России, воздействие Октябрьской революции на отношения со Швецией, становление экономических отношений между Советской Россией и Швецией. При этом нужно иметь в виду, что господствовавший в советской историографии исследовательский подход к изучению взаимоотношений со Швецией имел серьезный дефект: внешняя политика России как великой державы априори изображалась как активная и наступательная по отношению к Швеции, в то время как шведская внешняя политика  характеризовалась  в сугубо пассивном ключе. Швеция, будучи малой нейтральной державой, лишилась в исторических исследованиях существенного элемента самостоятельности на внешней арене.  Настала пора устранить данный «перекос».

Следует также выделить перспективные, с нашей точки зрения, направления для дальнейшего изучения  российско-шведских отношений периода Великой войны.  Прежде всего, это  необходимость исследования гуманитарной роли Швеции, в частности, изучение деятельности шведского Красного Креста в Германии и России. Перспективным представляется также анализ культурных аспектов  шведско-российских отношений. Наконец, на сегодняшний момент отсутствуют специальные исследования, посвященные деятельности российского дипломатического представительства в Швеции и шведской дипломатической миссии в России. Особое внимание следует также уделить проблемам взаимоотношений  между русской дипломатической миссией и  советским полпредством в Стокгольме на завершающей стадии Первой мировой войны.

Как нам кажется, дальнейшее развитие исследований в области истории международных отношений невозможно, во-первых,  без изучения огромного эмпирического материала, содержащегося как в российских, так и в зарубежных архивах. По этому поводу  справедливо отметил один из ведущих американских специалистов по истории России Стивен Коэн: «Сегодня необходим отказ от… пренебрежения «фактографией и упаковки тщательно подобранных “данных“ в заимствованные концепции, помеченные ярлыком “новая теория“ и возвращение к истинной эмпиричности».[45] Во-вторых, современный историк-международник  не должен также пренебрегать знанием теорий международных отношений. Необходимо преодолеть тот гигантский разрыв, образовавшийся между теорией и историей международных отношений. Пока эти две отрасли научного знания развиваются если не параллельно, то, по крайней мере, достаточно изолированно друг от друга. Это порождает в свою очередь, появление легковесных теорий, созданных без необходимого эмпирического обоснования, с другой стороны, не позволяет историкам  подняться до должной степени обобщений. Постмодернистский вызов требует от историков-международников  поиска  новых подходов.